Как белоснежные крепкие куски сахара-рафинада тают в стакане кипятка, так тают и исчезают на наших глазах на улицах Семипалатинска дореволюционные здания. От многих из них остались уже только воспоминания или – в лучшем случае – снимки фотографов-энтузиастов. Этот дом, к великому моему счастью, пока цел.
Впервые я наткнулась на него еще в 70-е годы, во время учебы в пединституте. Так называемый «новый» корпус вуза (в отличие от «старого» – здания бывшей мужской гимназии) находился (и находится) в бывшем Казачьем форштадте, по улице Революционной, прежде – Воскресенской. В этом районе тогда было множество колоритных построек, как деревянных, так и из старинного обожженного кирпича. Ныне, к сожалению, большинство из них снесены или изуродованы до неузнаваемости с помощью новомодных строительных материалов. Я любила бродить там после окончания лекций в институте – по устланным пестрым ковром опавших листьев тротуарам, по узким тропинкам, заросшим травой… Зимой эти улицы были завалены сугробами снега, над крышами домов с пышными снежными шапками из печных труб струился дымок. Уютно светились окна, затянутые морозными узорами… Летом жару смягчало прохладное дуновение легкого ветерка с Иртыша. Перед каждым домом был огороженный палисадник, где непременно цвели и благоухали кусты шиповника, сирени, акации… Напрягая фантазию, я пыталась вообразить ту жизнь, которая неспешно текла на этих улицах 100-150 лет назад.
Но это строение выделялось на общем фоне даже тогда, в 70-х годах 20 века. Я сразу поняла, что это бывший магазин или лавка. Хотя уже отсутствовали основные приметы торгового заведения (железные двери и ставни, гранитное крыльцо), но даже на сегодняшних фотографиях, которые выполнил по моей просьбе Николай Алексеевич Мовчан видно, что это не просто жилая постройка.
Один из углов дома срезан – именно здесь находился изначально вход в здание. Позже он был замурован, но границы бывшей двери четко обозначены вертикальными линиями. Через несколько дней после наших фотосъемок этого района я прошлась по нему еще раз, уже одна и не торопясь побеседовала с хозяевами наиболее интересных строений. (Когда мы с Николаем Алексеевичем ходим вдвоем, приходится спешить, ведь световой день короток, особенно осенью или в конце лета. Поэтому сбор информации об истории зданий и их бывших владельцах я, как правило, провожу позже, одна.) Мне повезло познакомиться с хозяйкой и этого особняка, правда, срок ее владения им уже истекал. Надежда Михайловна Ерофеева, похоронив мужа, собиралась переезжать к дочери, на Урал. Помедли я еще немного – и всю известную ей информацию она увезла бы с собой. К счастью, этого не произошло. Вот что она мне сообщила.
Н. М. Ерофеева в молодости работала в проектном институте и, как все советские люди, стояла в очереди на получение благоустроенной квартиры. Чтобы попасть в эту очередь, нужно было представить доказательство, что нынешняя ее жилплощадь не удовлетворяет каким-либо гигиеническим требованиям, и её семья нуждается в улучшении жилищных условий. С этой целью она обратилась в инвентарное бюро и там ей выдали справку, что здание (то есть бывшая лавка), в котором проживает ее семья, построено в 1910 году. Очевидно, по меркам тех лет, этого было достаточно, чтобы признать строение непригодным для проживания, независимо от его состояния. Кто знает, как бы развивались события дальше, но тут наступила перестройка, затем развал Советского Союза. Проектный институт закрыли и Надежда Михайловна, которая стояла первой в очереди на получение квартиры, осталась и без квартиры, и без работы.
Поняв, что придется доживать век в этом доме, супруги Ерофеевы взялись за его благоустройство. Первым делом решили усовершенствовать систему отопления. Пригласили опытного печника старой закалки. Когда тот перекладывал печь, то обнаружил, что в ней сохранился боровок. Я впервые услышала такой термин и начала уточнять, что он означает. Надежда Михайловна не смогла доступно объяснить, и мне пришлось, как обычно бывает в таких ситуациях, прибегнуть к помощи В.И. Даля. «Толковый словарь живого великорусского языка» сообщает: «Боровок – дымволок, лежачая дымовая труба, проводная». Не могу похвастать, что теперь мне все стало ясно-понятно. Единственное, что я поняла – при кладке печи использован какой-то старинный прием, ныне, скорее всего, утраченный.
Когда Ерофеевы поселились здесь, в округе проживало много пожилых соседей, от которых они узнали об истории этого особняка. Моя догадка подтвердилась – это действительно была бывшая купеческая лавка. Дом делился на две части. В первой половине, принадлежащей семье Надежды Михайловны, находилось помещение, где непосредственно велась торговля.
А во второй половине особняка размещался приказчик с семьей. Очевидно, над входной дверью висел старинный колокольчик, который сообщал звяканьем о приходе очередного покупателя.
Старожилы рассказали, что в советский период здесь жил начальник семипалатинской колонии. Именно он перенес вход с улицы во двор. Пробивать отверстие для новой двери он привозил заключенных из колонии – работа действительно каторжная, ведь стены здания такой толщины и крепости, что выдержат артобстрел современными орудиями. Кирпич до революции производили на совесть, да и каменщики высоко держали марку своей профессии.
Соседи-старожилы сообщили, что сам купец, хозяин этой лавки, проживал поблизости, на углу улиц Абая (Советской – Больше-Владимирской) и Кульжановых (Парижской коммуны – Митрофановской). Руководствуясь указаниями Надежды Михайловны, я тут же отправилась на поиски этого дома. Оказалось, что мне давно хорошо знаком этот особняк в полтора этажа, в котором сейчас расположена организация по предоставлению ритуальных услуг «Обелиск». Но сегодня он настолько обезличен благодаря псевдомодернизации, что мы с Николаем Алексеевичем, разыскивая старинные постройки, прошли мимо, не обратив на него внимания и не сняв ни одного кадра. И только вновь полученная информация об его истории заставила нас вернуться через несколько дней и запечатлеть нынешний облик бывшего купеческого особняка начала 20 века.
Поражает прямо-таки крепостная толщина стен, которую можно определить по глубине оконных и дверных проемов. Строили действительно на века. Полуподвальное помещение называлось в старину «низок». В них обычно размещались трактиры.
Я познакомилась с нынешними хозяевами здания, Владимиром Борисовичем и Ольгой Николаевной Костенко, которые приобрели его в 2001 году. В разговоре с ними узнала дату постройки, указанную в документах – 1914 год. Дом деревянный, из круглого леса, низ каменный. О первом хозяине, построившем этот особняк, к сожалению, они ничего не знают. Однако мои настойчивые расспросы не остались бесплодными. Ольга Николаевна рассказала, что после покупки здания и окончания его ремонта, супруги решили провести обряд освящения – благо Воскресенский собор находится рядом, через дорогу. После окончания обряда отец Федор, который проводил его, категорически отказался брать плату. Не взял он и предложенные деньги на ремонт храма. Объяснил это тем, что во времена гонений на религию в Советском Союзе женщина, жившая в этом доме, с риском для собственной жизни и свободы, хранила у себя в жилище церковные принадлежности, которые затем вернула церковнослужителям.
Но когда я решила уточнить кое-какие детали этой истории у сведущих (как я думала) людей, то неожиданно наткнулась на полное ее отрицание. Я поняла, что нужно найти дополнительные свидетельства, хотя сама поверила в подлинность этого события сразу, абсолютно и безоговорочно.
Подтверждение этой устной информации О. Н. Костенко я нашла в интернете. В интервью Радио Азаттык от 9. 11.2009 года настоятель Воскресенского собора протоиерей Федор Григорьевич Проскурин сказал, что иконы, которые в данный момент находятся в храме, были собраны в свое время благодаря простым людям.
– До прихода большевиков к власти, в Семипалатинске было пять храмов. В 1940-х годах большевики уничтожили большинство храмов, а всех священников расстреляли. Люди, понимая, что происходит в стране, пытались спасти иконы и прятали их у себя дома, – говорит протоиерей Федор Проскурин.
В 1937 году уцелел всего лишь один храм, который не тронули большевики, они его просто закрыли. И так он простоял до 1944 года. Когда же храм вновь распахнул свои двери для верующих, люди стали приносить обратно иконы, которые им удалось сохранить.
Елена Никитина, редактор сайта «Православие в Прииртышье», подтвердила, что лично слышала от отца Федора сообщения о подобных случаях. Но самое убедительное доказательство истинности рассказа сегодняшних хозяев здания я получила от вдовы отца Федора. Обратиться к ней мне посоветовала Марина Парфенович, библиограф областной библиотеки имени Абая Кунанбаева.
Раиса Ивановна Проскурина вспомнила, что общалась с женщиной, проживавшей в доме, где сейчас расположены «Ритуальные услуги». Это было в середине 60-х годов. Раиса, тогда юная девушка, переехавшая в 1963 году в Семипалатинск из Шемонаихи, регулярно посещала богослужения в Воскресенской церкви. Там они с подругой Ириной познакомились с очень пожилой прихожанкой, маленького роста и, несмотря на возраст, очень бодрой и подвижной. От постоянных посетителей церкви они узнали, что у нее в доме хранятся церковные принадлежности. Девушки попросили разрешения взглянуть на них.
Это был период кратковременной политической «оттепели» в СССР. Люди, измученные сталинскими репрессиями, атмосферой доносов, «стукачества», учились заново доверять друг другу, по крайней мере, в кругу христианской общины. Женщина согласилась и пригласила их к себе. Раиса и Ирина увидели собственными глазами иконы и хоругви – религиозные знамена, используемые во время крестного хода. Они находились у прихожанки в доме, в подвальном помещении. Иконы и хоругви были укрыты от пыли тканью, а сверху – мешковиной. Причем, укрывали не только от пыли, но и от чужого недоброго глаза. Через некоторое время после этого прихожанка передала их в церковь, лично отцу Сергию Сурмиевичу, к которому паства испытывала глубокое уважение и доверие.
Кто была эта женщина? Возможно, жена купца – первого хозяина особняка на Больше-Владимирской улице, возможно, его дочь. В домовой книге, которую мне показала Ольга Николаевна, в списке зарегистрированных жильцов первой значится Мацур Капитолина Васильевна, 1905 года рождения. То есть ко времени предполагаемого знакомства с Раисой Ивановной ей было примерно 60 лет. На мой взгляд, это не тот возраст, когда женщину (да и мужчину тоже) называют « очень пожилой». Скорее всего, хранительница христианских святынь была матерью К. В. Мацур (по одной версии ее звали Татьяной, по другой – Натальей). Если, конечно, они вообще состояли в родственных отношениях. Ведь они могли быть просто соседками. Но это из области догадок и предположений, которым, возможно, мне удастся найти доказательство. А маленькой бабушке, которая не побоялась вооруженных до зубов чекистов в кожаных куртках, жестоких энкавэдэшников и вездесущих кагэбэшников – низкий земной поклон. Именно на таких людях держится наша земля.
Любовь Бароховская
Фото: Николай Мовчан
1,373 всего, 3